Евгений Язов

Но безразличия надменность
В устах её – где ж сладость в них?
Я обещал беречь им верность,
Мне нет уж места средь живых.

Душа склонялась в реверансе,
Взрастив болезнь любви во всём,
Но ныне раной в жарком стансе
Прольётся лишь в сердце моём.

Поэт споткнулся неуклюже
Вновь на тропе любви своей,
Снова он ветреной не нужен
Деве, чьей смех жизни живей.

И что же, будет ли досужим
Страдать поэту вновь и вновь?
Коль он опять, увы, не нужен,
На кой ему тогда любовь?!   

Слезой солёною ланиты
Омылись, как от струй дождя…
Не состоять пажом при свите,
И в том, поверь, свободен я!

И сердце юно, страстью дышит,
Огнём горит – в пожар, в сей миг
Бежит болезнь души, не слышит
Слов, что твердит архистратиг,
К престолам трезвости воздвиг
Тропу стальную, над ней дышит
Покой и разум в верных виршах,
Но наш поэт любовь постиг.

Холодность разума со страстью
Сошлись над бездной, на мосту
Натуры грешной (что за счастье
Вкусить лишь сласть и красоту?).
Всё ж сирость клирика – тоску –
Отторгнет, словно в сём ненастье,
Греха причастник жаден к сласти,
Вкусит лобзанье, как росу.

Вопьётся, как пчела, что розы
Нектар вкушает, сладость пьёт,
Так и пиит, что внимет грёзам,
С ветрами песнь любви поёт
Той деве, что без сна всё ждёт,
Когда взрастут хмельные лозы,
И вновь услышит, будто грозы,
Как милый друг её зовёт!

Взирает вечность ясными глазами, 
Хоть смех и выдаёт беспечность лет, 
И сколь бы рыцарь ни мечтал ночами, 
На его вздох всегда один ответ!..

В эстампе солнца пастораль взыскуя,
Объяв изящный Персефоны стан,
Зефир, как будто важный капеллан,
Нахмурился, её опять ревнуя,
К Аиду… хоть любовник сам!

Покои сада – праздности чертоги,
Где звук канцон пернатых льётся в мир
И солнечным лучом скользит Зефир,
Ручьем сладчайшим омывая ноги
Весны желанной, что поёт сатир!

Открыл глаза пиит, от грёз восставши,
И, памятуя о садах весны,
Он вновь печален, ибо только сны
Его питают, музами представши,
И вскармливают каплями росы!

IV. И сколь бы не вступал в сраженье -
Юнец любовью обессилен,
Ему в той битве пораженье
Возможно лишь - Амур всесилен!
Пронзит стрелой! Дождём обильным
Прольётся кровь, но в утешенье
Предстанет дева тайной дивной -
Любви великое творенье!

V. И словно получив раненье,
Так, словно поражённый громом,
Замрёт в немом оцепененье
Под взглядом златовласой донны.
Тогда Амур весёлый стоны
Добудет из сердечной тени
Того, кто крепкою колонной 
Был горд, возвысившись над всеми.

VI. С наядой, чьи уста холодны,
Сравнит юнец в любви безмерной
Улыбку миловидной донны,
Что неприступна откровенно,
Что взглядом, как холодной пеной
Морской, скрывает тварей сонмы,
И красоту свою нетленной
Хранит, как лёд, хранящий волны. 

VII. Был горд юнец! Вступил он в битву 
С Амуром, что судьбой играет,
И не поможет уж молитва,
Он словно в муках умирает. 
Ведь красота любви не знает,
Что в сердце юноши разлита.
Амура пленник вновь страдает -
Его душа стрелой пробита!

VIII.    Амур, лишив юнца покоя, 
Вновь поразит стрелой все цели -
Сразит недрогнувшей рукою,
Не тронет только менестрелей.
Ибо они - плоды! Поспели
В садах Амура, и с тоскою
Павших от стрел его воспели
В своих канцонах над рекою!

IX. В плодах садов любви и сласти
Венера нежный хмель взрастила,
Грехи того, кто в её власти,
Она беспечно отпустила,
А менестрелей оросила
Слезами горестей и счастья
И сына своего простила
За все причуды и напасти!

Скажи, о дух, зачем ты ей во зло
Любви пророчишь тихую судьбину?
Зачем льёшь в чашу то, что обожгло
Её гортань и до души дошло;
Зачем, скажи, ты дал ей быть любимой?

Как можно жить в оковах и золой
Сгорать в огне, и снова возрождаться?
Как можно здесь, не обретя покой,
Твердить тебе, что мне не быть тобой,
От всей души стремясь с тобой не знаться?

Строфа моя, как птица, промеж нот
Вьёт гнёзда вечно, но не знает дома;
Казалось весело, казалось без забот,
Достигнув дна, так словно это грот –
Души мятежной жаркая истома.

О, гений юный, песня с твоих уст
Слетела в мир, девицею предстала,
Остался ты так бесконечно пуст
На дне рыданий, где в обрывках чувств
Узнал о том, как здесь она страдала.

РАЗО ВТОРОЕ

Поэт просыпается в прекрасном весеннем саду, который и есть рай земной, наполненный дивной природой, пением птиц, прекрасной музыкой. Сей сад окружён изгородью, на которой изображены пороки, то есть Ненависть, Низость, Стяжательство, Скупость и другие. В саду же поэт встречается с Отдохновеньем, Радостью, Красотой, Богатством, Любезностью и прочими, а также Амуром, который незамедлительно пользуется своим луком и стрелами. В зеркале Нарцисса поэт видит отражение бутона Розы и влюбляется в него, которого он стремится добиться. Прекрасный Приём дозволяет поэту приблизиться к Розе и поцеловать её, но в итоге сам оказывается заточён в башню.
 

Во второй части «Романа о Розе», написанном Жаном Клопинелем, в центре внимания оказывается Природа и место человека в ней, а также отношения Природы и Бога. То ли это?

За семь ночей прочёл «Роман о Розе»…
Любовь, сокрытая в шелках ночных канцон,
Поведала дела Амура!.. В своих грёзах
В саду Веселья был я ей сражён.

Источник жизни – солнечный розарий –
Хранил тебя от зла и тёмных чар,
И Гения бессмертного викарий
Среди цветов сокрыл великий дар.

Я пил хмельной и терпкий запах ночи,
Из рук Венеры чашу ту прияв,
И застилала страстью мои очи
Луна, упавшая росою среди трав.

За семь ночей познал Любовь и Ревность,
Двор Праздности и Благородства быт,
Волшебной Розы девственную нежность,
Невинность чью хранит презренный Стыд.

В источнике Нарцисса, где игриво
Сонетов перебор поёт мечту,
В ограде золотой растут тоскливо
Цветы, являя миру красоту.

Венеры сын вновь сделал выстрел славный,
Стрелой горячей сердце мне пробив,
И страстью жаркой кровоточит рана,
Во мне безумие любовное родив.

За семь ночей открылись мне чертоги
Небесной нежности и адского огня,
Учтивости незримые пороги
В покоях Верности, где ты ждала меня.

Гийом де Лоррис слёз своих потоком
Взрастил розарий, где во снах своих
Блуждал и я и, мучимый злым роком,
Искал тебя меж мёртвых и живых.

И вот узрел в ограде между терний
Нежный бутон, скрываемый от глаз,
И, обманув охрану, тихой тенью
Пришёл к тебе - уж не разлучат нас!

Ах, рыцарская доблесть! Что с неё мне?
Искусств свободных суть отринул я!
Лишь соловьём над розовым бутоном
Мне в радость петь! Мне лишь Амур судья!

Склонится тихо перед розой,
Познав, помимо красоты,
И колкость -  то её шипы,
И рана снова глубока.
Так вновь, подобно Актиону,
Герой в невинности своей
Останется среди зверей,
Ибо страшна его тоска.

Амур же, так невыносимый,
Дарует боль своей стрелой,
В оплату же возьмёт покой,
Героя повергая вновь.
Не совладает с ним Венера:
Он просто баловень такой,
Что нет управы никакой,
И он опять пускает кровь.

Природа ж власти не имеет,
Хранит в себе всегда покой.
Амур весёлый, сам не свой,
Покоя тихого не знает.
Даже Зефир промеж ветров
Был поражен стрелой Амура,
У ивы нежной сел понуро
И косы серебром ласкает.

Вот музыка моя – морской прилив,
Он сладость лиры, как дожди, приносит
В слезах стенаний, словно нищий просит 
Любви земной, свой норов усмирив!

Вот музыка моя – любви разлив!
 
Вот музыка моя – движенье спиц
Той колесницы, что в небесной тверди
Несут над миром солнце и бессмертье,
Взнуздав ветра поэзией возниц!

Вот музыка моя – удел цариц!

Вот музыка моя – девицы власть,
Любовь жестокая, в ней кара и судьба;
Ах, если Богом мне начертан путь раба,
То дай мне, Бог, в её глазах пропасть! 

О музыка моя – и боль, и страсть!