На досуге читаю «Жизнеописания трубадуров»
(Сиречь «Жизнеописания древних и наиславнейших провансальских пиитов, во времена графов провансских процветших», записанные Жаном де Нострдамом)
С
махну я пыль с высоких фолиантов,
Чтоб знаки различить, сличая их
С резной строфою, и миров иных
Познать изящество так, словно флагеллантов
Узреть мгновения в истерзанных штандартах
И видеть мёртвых, будто бы живых.
Поставлю свечи в изголовье бездны,
Воспламеню их тёмною строкой,
Вонзив стилетом рифмы, и, покой
Вдруг обретая так, как сладость рос небесных
Молитвами нисходит в мир, и в кущах тесных
Мелодией звучит, и жжёт тоской.
Войдя в зеленый холм, что на распутье
Судеб великих, тропами глупцов
Сомкнулись, в нём обретши кров, —
Так через тайный ход во тьме проходят люди,
Не ведая про истину: «Что было — то и будет»,
Тщетно взыскуя истину меж слов.
Над фолиантом я склонюсь!.. Так долго
Буду искать ответы между строк,
Так, киноварью выжгу тот порок,
Что истончу свой дух — он станет легче шёлка,
Пронзив пространство и миры, как бы иголка
Пронзит собою этот тонкий шёлк.
Гаруспик белоглазый, в тщетном вое
Трепещущий, как на ветру листва,
Бред изольёт из уст; за сим молва
Пройдёт по миру: так кандальник поневоле
Бредёт на север и раздавлен злобной долей,
Рад лишь тому, что цел едва-едва.
Далёк от сей молвы, во тьме пещерной,
Я киноварной строчкой вдохновлён,
Лишь ей одной, как кацер, окрылён,
Взвился над хлябями, поправ мир суеверный,
Сим, инкантацией своей, сей мрак безмерный
Словом своим возжёг, точно огнём.
Сей фолиант, как рыцарь в чёрном вамсе,
Что пал в бою, истерзанный толпой,
Пылью времён сокрыт, найдя покой
В божественных чертогах — в вечном ренессансе,
Однажды жизнь на кон поставив в преферансе
И проиграв её, стал прахом и травой.
Но разбудить посмел сей тёмный призрак
Беспечный трубадур строфой своей,
Освободил из бездны строк теней
Прозрачных, что взросли в янтарных ризах,
В напевах пасторальных, блеск — их признак,
И вечно им дано жить средь людей.
Так вот, себя представив древним жаком,
Прозрел Гильома Трубадура снова я:
Он — фолиант (в том мысль была моя),
Чтоб уподобиться во всём ему, в сём знаком
Мне стала книга та, что не исторглась прахом.
И в ней узрел я: вновь цветет заря!
Чтоб знаки различить, сличая их
С резной строфою, и миров иных
Познать изящество так, словно флагеллантов
Узреть мгновения в истерзанных штандартах
И видеть мёртвых, будто бы живых.
Поставлю свечи в изголовье бездны,
Воспламеню их тёмною строкой,
Вонзив стилетом рифмы, и, покой
Вдруг обретая так, как сладость рос небесных
Молитвами нисходит в мир, и в кущах тесных
Мелодией звучит, и жжёт тоской.
Войдя в зеленый холм, что на распутье
Судеб великих, тропами глупцов
Сомкнулись, в нём обретши кров, —
Так через тайный ход во тьме проходят люди,
Не ведая про истину: «Что было — то и будет»,
Тщетно взыскуя истину меж слов.
Над фолиантом я склонюсь!.. Так долго
Буду искать ответы между строк,
Так, киноварью выжгу тот порок,
Что истончу свой дух — он станет легче шёлка,
Пронзив пространство и миры, как бы иголка
Пронзит собою этот тонкий шёлк.
Гаруспик белоглазый, в тщетном вое
Трепещущий, как на ветру листва,
Бред изольёт из уст; за сим молва
Пройдёт по миру: так кандальник поневоле
Бредёт на север и раздавлен злобной долей,
Рад лишь тому, что цел едва-едва.
Далёк от сей молвы, во тьме пещерной,
Я киноварной строчкой вдохновлён,
Лишь ей одной, как кацер, окрылён,
Взвился над хлябями, поправ мир суеверный,
Сим, инкантацией своей, сей мрак безмерный
Словом своим возжёг, точно огнём.
Сей фолиант, как рыцарь в чёрном вамсе,
Что пал в бою, истерзанный толпой,
Пылью времён сокрыт, найдя покой
В божественных чертогах — в вечном ренессансе,
Однажды жизнь на кон поставив в преферансе
И проиграв её, стал прахом и травой.
Но разбудить посмел сей тёмный призрак
Беспечный трубадур строфой своей,
Освободил из бездны строк теней
Прозрачных, что взросли в янтарных ризах,
В напевах пасторальных, блеск — их признак,
И вечно им дано жить средь людей.
Так вот, себя представив древним жаком,
Прозрел Гильома Трубадура снова я:
Он — фолиант (в том мысль была моя),
Чтоб уподобиться во всём ему, в сём знаком
Мне стала книга та, что не исторглась прахом.
И в ней узрел я: вновь цветет заря!
