Программа "Сладкая меланхолия" с первых нот позволит вам погрузиться в прекрасный мир музыки Джона Доуленда. Великий музыкант в свое время был назван современниками "великим меланхоликом”. Доуленд был известен как один из наиболее выдающихся композиторов эпохи позднего Возрождения. С музыкальными произведениями мог ознакомиться каждый желающий, прикоснуться к искусству было достаточно легко – книги с песнями композитора издавались большими тиражами в Англии, музыка Доуленда звучала на каждом шагу по всей Европе.

В рамках программы вы услышите песни и пьесы, написанные Доулендом специально для лютни в исполнении Андрея Чернышова. Отметим, что в этом году исполняется 460 лет со дня рождения Джона Доуленда.

Музыка “великого меланхолика” не похожа на другие мотивы – она не утрачивает своей значимости и ценности даже с прошествием долгого периода времени. Для того, чтобы понять и прочувствовать творчество, не нужно в точности знать исторический контекст и обладать идеальным музыкальным слухом. Смысл нотных композиций берет свое начало в истоках зарождения лютневых произведений и проходит через века уверенной линией, касаясь сердца и слуха каждого слушателя. Перед тем, как начать прослушивание, убедитесь, что вы готовы испытать весь спектр чувственных и эмоциональных переживаний – песни Доуленда действительно обладают редким даром создавать меланхоличное настроение. Музыка, написанная более 400 лет назад, все еще поражает своей красотой.

Восток взрастил добро в своих пределах,
И он испил из чаши сей нектар,
Светило на ветвях любви поспело
И, словно плод святой, в тиши созрело,
И сделало моложе тех, кто стар.

На юге пик горы над миром сонным
Восстал из тверди. К небесам спеша,
С пика ручей спешил неугомонный,
Нёс звездный свет в прудах, толкая волны,
Насытив мир, что жизнь влачит греша.

На севере, вниз, под горой, долина,
Что в бархате лесов, во мраке сна
Бежит тропою бесконечно длинной
Среди болот к чертогам рифм старинных, -
В её утробе затаилась тьма.

Всё зло родилось западом степенным,
Что знает такт в свершенье черных дел.
И падший ангел здесь построил стены,
Они, как будто море в белой пене,
Учтиво зло творят и беспредел.

От корня мира видно ту картину,
Из корня оного растет незримый дуб – 
Титан во тьме, что гнёт могуче спину,
Души взрастив на листьях, в сем причину
Добра и зла – натуры крепкий зуб.

А как болит от знаний сих, страдает,
Даруя сию боль иным творцам,
И в слове вещем вновь они познают
Тропу к престолу, куда смертных не пускают -
Но лишь спасенных, что сродни глупцам.

Пиит наш пробудился очень скоро,
Познав в сем мире, что не должно знать;
Узрел он в чаше неприметной слово,
И слово родилось, и в сем остовом
Он укрепился, чтобы впредь не спать.

Вас в песнях найду и уста ваши ими омою,
Заплачу навзрыд, как плакать умеет дитя,
Затихну у ног ваших после: сражён красотою, –
Канцоной укрою вас нежной, скорбя и любя.

Смыкаясь с дыханием лёгким паваны беспечной,
Зефиром хмельным расчешу волос ваших шёлк,
И сло́жится одой бессмертной – мелодией вечной –
Ваш образ волшебный на перекрёстке дорог.

Всё ж, всякая песня имеет исход, но над миром
Летит её отзвук слезами далёких дождей.
И лютня умолкла, и вновь я бреду в мире сиром
Туда, где, быть может, вы станете музой моей.

Кто свет истончит в хрусталь росистого лу̒га
Вещими снами, что солнцем весенним полны̒,
Канцонами дивными, может, в руках тишины,
Где строк трепетание, жажда, милого друга
Очи сияют, как звёзды, а строфам подпруга — 
Гармоний изысканных лад, улыбкой любви — 
Пиита рефрен, как душа, что не вменит вины 
За страсть безответную девы, когда визави
Соткал свои чувства в узор и в трепет струны?! 

Кто юности лик приметит на глади озёрной,
Вкусив её сладость, лобзая сочность канцон?
Быть может, лишь тот, кто однажды влюблён;
И многие ле̒та спустя всем покажется тёмной
Вся тайна катренов в поэзии нерукотворной
Тропою бежит меж алей, за черту городскую,
К ограде, в тот сад, где напевами ты окрылён,
Отринув тщету, чтоб оставить дорогу мирскую,
Услышать звучание песен ушедших времён?!

Кто ныне осветит дорогу во тьме этой белой,
Созвучием нежным вбирая затейливый строй,
В душах рождая плодами бескрайний покой,
А в этом покое в изящество строчки умелой
Внесёт тишину, а с ней, как девицею смелой,
Игривость пернатую ту, что под сенью дубрав
Изгонит безмерность уныния дерзкой рукой,
Чтоб после того, в гальярдах весёлых представ,
Посеять в сердцах цветы, что сокрыты росой?!

Нет лучше на свете другого лекарства от слёз,
Как струн трепетанье слогом ушедших преданий,
Как ласки речей, тишины и всенощных дерзаний,
В желанье отведать сласти несбыточных грёз,
Где смерть и любовь, где кровь (и это всерьёз)
С ручьём притекает, и так, чтоб ферулу питать
И тирсом строфы утвердить целование муз,
А ныне, что это? Кем может без музыки стать
Мир, где нарушен канцоны и лютни союз?!

В те времена, когда листвою облетевших
Пророчеств строки вязью нанесли
На камень, что из сил самой земли
В садах незримых смертным дав приюты,
И музы юные – бессмертных слогов путы,
Причину сласти в оный мир внесли;
«Загрей! О, Солнце!», - пели так они
И с дифирамбами, шли в ароматах руты!
  
Росы услад, сойдут в сей мир прозревших,
Где песнями исполнится весь свет,
Но тихо в сад вхожу, там ныне нет,
Что слышу я, что в гимнах древних звучно
Гармония кифар, в тон лире благозвучной
Поёт Загрею, сим ступают вслед.
По следу скрытому пройдёт поэт
А после в сад войдет вслед рифме тучной!

Он за ограду в сад фруктовый
Стремится, но не одолеть
Ему большой стены дворцовой
И песнь любимой не пропеть.

В ограде лёгкой, как в тумане,
Ажуром рос оплетена, –
Взрастала роза, лёгкой дланью
Её хранила та стена.

Наш друг – ручей – то будто рыцарь –
Воздержан в промысле своём, –
То вновь стремится песней литься,
Бардам хмельным вторя во всём…

То плачет болью старых песен,
То засмеётся, как Амур, –
Ему весь свет неинтересен; 
Он часто одиноко-хмур.

Ведь роза в стенах этих крепких,
А кроме стен ограда есть,
К тому ж ограда в дланях цепких
Терновника, что знает честь.

Не дотянуться в струях лёгких
Ручью до розы, но любя
Он песням – сласти одиноких –
Здесь научает соловья.

И соловей, друг мой, ночами
Летит за стену, в дивный сад,
И песни льются в мир ручьями
И к розе росами летят.

II

Вот я вхожу в чертог, что светом лунным
Охвачен вновь. Я в грёзах вечно-юным
Бреду по залам мраморным, здесь мрак
Отторгнут бликами изящных колоннад,
Дори́ческих колонн возвысились стволы,
Порфи́ром выстланы узорчатым полы;
Вхожу я в спальню – в храм любви и сна,
Где грезит в шёлке тьмы любовь сама!
Здесь над постелью строф хранит Зефир
Ту, что собою вдохновляет целый мир,
И у постели милых нимф беспечный хор
Гармоний сладкозвучных вьют узор!
На лепестках её уст нежных спелость рос,
Очи волшебные взирают в бездну грёз!
Дышать красой, любить, – и кругом голова
Поэта чуткого! (Вновь кончились слова?).
Что ж, слаще всех труве́р воспел Психею:
Владычицу сердец владычицей своею
Посмел назвать бездумно вновь; сей час
Не может он отвесть влюблённых глаз!

III

Ах, вздох Зефира, что в объятиях мистерий,
Пропетых гением бессмертным Апуле́я,
Дыханье жизни за оградой грёз нетленных
Растил в розарии руками слуг смиренных;
Лобзал прибоем сладострастным пе́рси Геи,
Волной шептал вновь дифира́мб Психее,
Засим взыграл на крыльях чаек серебром
И скрыл невинность девы долгим сном.
Поэт проникся песней сей – в ней праздно, –
Лозою гимнов опьянил красы, и страстно
Восславлена в сём целомудренность была,
И в ней Волу́пия как сласть порождена!
О нежный юноша, послушай старость, это
Провиденье и мудрость гимном спетым;
О нежный юноша, познай любовный свет
И знай: Психеи никого прекрасней нет.
Она – есть жизнь, дыхание, в ней вечность,
Она – веселье, праздность и беспечность;
Она царит над удовольствиями – в радость
Её дары: невинность страсти в сладость!
   
IV

И так взирал поэт на ложе, где в томленье
Дремала де́вица и в грёзах утешенья
Себя хранила днём, чтобы познать Амура
В ночи слепой, где спят туманы хмуро.
Поэт чуть дышит, прозревает: жизнь сама
Его в мистерию влечёт – ах, к ложу сна, –
И манит свежестью любовных притязаний,
Не просит ни богатств, ни оправданий,
Лишь с благодатью щедрой жаждет быть,
Из чаши сей влюблённость пригубить
И не трезветь уже, во власти удовольствий
Психею лицезреть и быть здесь гостем;
Постигнуть истину, что тело – лишь постель,
Душа – Психея, та, что дремлет в ней;
Амур – влюблённость, этим сладострастье
Развеет скорбь и тем одарит счастьем.
Мой друг, поэт всё это явно должен знать,
Влюблённость пе́стовать и понимать,
Что тот, кто не способен сласть постигнуть,
В поэмах злым героем может сгинуть!

Одежда для съемок предоставлена Салоном Этнографической Одежды "Sary-Azman"

В видео использована песня "Король" из альбома Евгения Язова "С той Стороны".

Слова и музыка: Евгений Язов

Над клипом работали:
Режиссёр: Евгений Язов
Оператор-постановщик: Станислав Соболев
Монтаж: Станислав Соболев

Насытить страсть уж не стремлюсь,
Мне безразличны дифирамбы,
В мирской тщете взрастить боюсь
Сердце своё ветхим эстампом…
Вот, безразличный к службе, всё ж
В свите Орфея верным стражем,
Отторгнув фальшь - мирскую ложь, -
Предстал поэм высоким кряжем.

Я не стремлюсь быть в тех сластях,
Что так желанны в мире сиром,
Мне лень грешить в иных страстях: 
Я здесь блуждаю пилигримом… 
Вот в сотнях формах смыслом был,
Явился, чтобы вновь стать тенью; 
В ветвях канцон вновь гнёзда свил,
Прозрев, - лишь в этом утешенье.