Ч
то жизнь? Лишь постоялый двор,
Где всякий путник скрашивает время
Рассказами о жизни, что есть бремя,
Подобное похмелью. Так, с утра,
Коль виночерпия весёлого рука
Была легка, по чашам разливая
Бургонское, так тихо двери рая
Нам отворятся в сумерках ночных,
С утра похмелия геенну порождая.
Сито — аббатство, где росла святая
Лоза, отобранная от простых, что свет
Познал, как истину, но в истине той нет
Лишь райских кущ, а есть и очищенье:
Через огонь похмелья нам прощенье
Даётся с мукой! Отпущение грехов
Монахи создали без лишних слов,
Чтоб время не терять, к исповеданью
С похмелья привели нас к покаянью.
Вертеп приблуд и вечное гулянье
Тех лиходеев, что, лишь титулом своим
Едва прикрыли наготу греха — в том им
Так явно пастыри смиренно помогают,
Так, мненье есть, что в сём располагают
Ключом волшебным к разному греху
И в индульгенции свои писать строку
Спешат, скрывая низость сильных мира…
(Над здравым смыслом это — лишь сатира).
Ах, не о том я!.. Так, лишь этим пиром,
Что наречён был жизнью кем-то свыше,
Жажду страстей мы утолим под крышей
Корчмы, что на распутье притулилась,
Как пылью придорожною, покрылась
Грехами стойкими на перекрёстке дней,
И власть лукавого над ними всё сильней.
Здесь благородство поросло бурьяном,
А на свету глазам тьма кажется темней…
Во тьме холодной всё же меж огней,
Что разгораются в ночи в жилище сиром,
Бывает: яркая звезда взойдёт над миром,
И в ней родится новый Вентадорн,
Дабы звучать, как ветер и как гром.
В канцонах свежих жизнь свою осмыслить,
К друзьям Орфея, будто встарь, причислить
Себя, в поэмах воспевая свой удел,
А что не спето им — иным дано домыслить!
Внимай сему рассказу, что замыслить
В корчме осмелился беспечный трубадур,
Что нравы хрупкие смущает, коль не хмур
Бывает к часу: в сей момент ласкает
Уста девичьи! Может, лишь мечтает
О даре том, чтоб прикоснуться к тем устам,
Чтоб после волю дать и сердцу, и перстам…
Но что же я?.. Уж снова отвлекаюсь,
Предавшись не о том совсем мечтам!
Всё время так! Не исцелить векам
Натуры страстные, что лишь Орфею служат
И, словно хищники, вокруг сердец закружат,
В которых трепетных желаний и грехов
Хранится тайна и секрет девичьих снов.
В девичьей тайне и секретах юных страстно
С менадами спешат, как лани, столь опасно,
Пугливым вихрем от охотников лихих,
Что ждут в холмах настороже всечасно!
Жил виноградарь весело и праздно,
Но как-то сталось так, что встретил он
Девицу нежную, прекрасную, как сон,
Гуляя в рощах где-то, где смоковниц
Листва так, словно перси скромниц,
Сокрыла нежностью плоть сладкую плодов,
Плоды под оным изыскали скромный кров,
Так, в девственных чертогах пребывая,
Познав любви порывы в царстве снов.
Кто-то в любви божественной покров
Узреть способен, душу скрыв молитвой,
Кто-то страстям, как будто перед битвой,
Даст утешение, что в трепете клинка,
Обрятщет рыцарь, чтоб сильней рука
Была его! Но трубадура страсть красивым
Цветком в розарии растёт, и нежно-милым
Звучит напевом лютни перебор,
Свивая сласти в пасторали прихотливо!
Прелестницы невинной взгляд — о, диво —
Созревшей сладости подобен — сие знак:
Так гроздь янтарная на солнце зреет, как
Хмельная юность наполняет кубки,
Красы кокетством горлицы-голубки…
Так вот герой наш пал от стрел Амура,
Испив в мечтах красы… а с тем понуро
Блуждал у озера, отринув белый свет,
(От сей болезни не придумана микстура).
Девица нежная, стройна и белокура,
Легко сведёт с ума, коль жизнь в груди
Пульсирует! Так пламень жжёт в крови
Плоть свежую пиита, иль монаха,
Иль рыцаря, не знающего страха.
Сын виноградаря, герой наш, тихой тенью,
Безумцем бледным шёл, сокрытый сенью
Дерев, растущих у озёрных вод,
Что убаюканы и вскормлены теченьем!
Явилось так пред ним тогда виденье:
С небес сошедши, как туман, на твердь,
В нём Афродиты длань отверзла смерть
От сердца юного, что от любви страдает,
Ведь кто-то холоден, а кто-то так пылает,
Что, будь соломы ворох рядом с ним,
Воспламенился бы и возгораньем сим
Все муки б завершил свои навечно,
Себе на гибель — в назидание живым.
Не передать то языком скупым,
Как виноградарь юный наш в страданьях,
Дотла сгорая (так ведь лишь в преданьях
Мы можем прочитать), — так он рыдал,
Молил небесный свод, чтоб перестал
Амур–насмешник в сердце десять стрел
Пускать, увы, поочередно!.. Тот, кто смел,
И тот бы пал от этого стрелка,
Любовь — вот участь — кто попал в прицел.
Просил он Афродиту, пока цел,
О том, чтоб в сердце девы поселила,
Любви томление ей нежное внушила:
Ответных чувств избыточную страсть,
Чтобы ему в страданьях не пропасть.
И что ж? Услышала, исполнила желанье,
В уста вложив ответное признанье!..
Влюбленный же о том забыл спросить,
Кто дева та, что цель его дерзанья?!
С тех пор страдают оба от любви
Друг другу в страсти сей не признаваясь,
Ведь дева юная, супруга короля, играясь,
Заставила любить юнца себя! ... Смешно,
Когда, есть повод, а любить, увы, грешно…
Так… в сей же час пииты набегают,
Узором строк искусно прославляют
Ту драму, что полна страстей и чувств,
В конце ж лишь смерть влюблённым предрекают…
Где всякий путник скрашивает время
Рассказами о жизни, что есть бремя,
Подобное похмелью. Так, с утра,
Коль виночерпия весёлого рука
Была легка, по чашам разливая
Бургонское, так тихо двери рая
Нам отворятся в сумерках ночных,
С утра похмелия геенну порождая.
Сито — аббатство, где росла святая
Лоза, отобранная от простых, что свет
Познал, как истину, но в истине той нет
Лишь райских кущ, а есть и очищенье:
Через огонь похмелья нам прощенье
Даётся с мукой! Отпущение грехов
Монахи создали без лишних слов,
Чтоб время не терять, к исповеданью
С похмелья привели нас к покаянью.
Вертеп приблуд и вечное гулянье
Тех лиходеев, что, лишь титулом своим
Едва прикрыли наготу греха — в том им
Так явно пастыри смиренно помогают,
Так, мненье есть, что в сём располагают
Ключом волшебным к разному греху
И в индульгенции свои писать строку
Спешат, скрывая низость сильных мира…
(Над здравым смыслом это — лишь сатира).
Ах, не о том я!.. Так, лишь этим пиром,
Что наречён был жизнью кем-то свыше,
Жажду страстей мы утолим под крышей
Корчмы, что на распутье притулилась,
Как пылью придорожною, покрылась
Грехами стойкими на перекрёстке дней,
И власть лукавого над ними всё сильней.
Здесь благородство поросло бурьяном,
А на свету глазам тьма кажется темней…
Во тьме холодной всё же меж огней,
Что разгораются в ночи в жилище сиром,
Бывает: яркая звезда взойдёт над миром,
И в ней родится новый Вентадорн,
Дабы звучать, как ветер и как гром.
В канцонах свежих жизнь свою осмыслить,
К друзьям Орфея, будто встарь, причислить
Себя, в поэмах воспевая свой удел,
А что не спето им — иным дано домыслить!
Внимай сему рассказу, что замыслить
В корчме осмелился беспечный трубадур,
Что нравы хрупкие смущает, коль не хмур
Бывает к часу: в сей момент ласкает
Уста девичьи! Может, лишь мечтает
О даре том, чтоб прикоснуться к тем устам,
Чтоб после волю дать и сердцу, и перстам…
Но что же я?.. Уж снова отвлекаюсь,
Предавшись не о том совсем мечтам!
Всё время так! Не исцелить векам
Натуры страстные, что лишь Орфею служат
И, словно хищники, вокруг сердец закружат,
В которых трепетных желаний и грехов
Хранится тайна и секрет девичьих снов.
В девичьей тайне и секретах юных страстно
С менадами спешат, как лани, столь опасно,
Пугливым вихрем от охотников лихих,
Что ждут в холмах настороже всечасно!
Жил виноградарь весело и праздно,
Но как-то сталось так, что встретил он
Девицу нежную, прекрасную, как сон,
Гуляя в рощах где-то, где смоковниц
Листва так, словно перси скромниц,
Сокрыла нежностью плоть сладкую плодов,
Плоды под оным изыскали скромный кров,
Так, в девственных чертогах пребывая,
Познав любви порывы в царстве снов.
Кто-то в любви божественной покров
Узреть способен, душу скрыв молитвой,
Кто-то страстям, как будто перед битвой,
Даст утешение, что в трепете клинка,
Обрятщет рыцарь, чтоб сильней рука
Была его! Но трубадура страсть красивым
Цветком в розарии растёт, и нежно-милым
Звучит напевом лютни перебор,
Свивая сласти в пасторали прихотливо!
Прелестницы невинной взгляд — о, диво —
Созревшей сладости подобен — сие знак:
Так гроздь янтарная на солнце зреет, как
Хмельная юность наполняет кубки,
Красы кокетством горлицы-голубки…
Так вот герой наш пал от стрел Амура,
Испив в мечтах красы… а с тем понуро
Блуждал у озера, отринув белый свет,
(От сей болезни не придумана микстура).
Девица нежная, стройна и белокура,
Легко сведёт с ума, коль жизнь в груди
Пульсирует! Так пламень жжёт в крови
Плоть свежую пиита, иль монаха,
Иль рыцаря, не знающего страха.
Сын виноградаря, герой наш, тихой тенью,
Безумцем бледным шёл, сокрытый сенью
Дерев, растущих у озёрных вод,
Что убаюканы и вскормлены теченьем!
Явилось так пред ним тогда виденье:
С небес сошедши, как туман, на твердь,
В нём Афродиты длань отверзла смерть
От сердца юного, что от любви страдает,
Ведь кто-то холоден, а кто-то так пылает,
Что, будь соломы ворох рядом с ним,
Воспламенился бы и возгораньем сим
Все муки б завершил свои навечно,
Себе на гибель — в назидание живым.
Не передать то языком скупым,
Как виноградарь юный наш в страданьях,
Дотла сгорая (так ведь лишь в преданьях
Мы можем прочитать), — так он рыдал,
Молил небесный свод, чтоб перестал
Амур–насмешник в сердце десять стрел
Пускать, увы, поочередно!.. Тот, кто смел,
И тот бы пал от этого стрелка,
Любовь — вот участь — кто попал в прицел.
Просил он Афродиту, пока цел,
О том, чтоб в сердце девы поселила,
Любви томление ей нежное внушила:
Ответных чувств избыточную страсть,
Чтобы ему в страданьях не пропасть.
И что ж? Услышала, исполнила желанье,
В уста вложив ответное признанье!..
Влюбленный же о том забыл спросить,
Кто дева та, что цель его дерзанья?!
С тех пор страдают оба от любви
Друг другу в страсти сей не признаваясь,
Ведь дева юная, супруга короля, играясь,
Заставила любить юнца себя! ... Смешно,
Когда, есть повод, а любить, увы, грешно…
Так… в сей же час пииты набегают,
Узором строк искусно прославляют
Ту драму, что полна страстей и чувств,
В конце ж лишь смерть влюблённым предрекают…