Встреча с Амуром
О
днажды я уснул, и снился сон мне,
Как я проснулся в тишине ночной
И шёл в тумане призрачной тропой,
Что слёзы лунные – росу с небес – бросает.
И долго ль мне идти?.. Кто это знает?
Ведь пробудиться ото сна никак не мог?
И сон ли это?.. Знает только Бог,
Куда меня вела тропа в тумане.
Я шёл один, и лишь луна лампадой
В ночи сияла, осветив мой путь, –
Но вот устал я! «Надо б отдохнуть»:
Подумал и присел на корень древний.
Но вдруг из придорожных терний
Явился юноша. Он шёл и напевал,
Из лютни хрупкой нежно извлекал
Такую музыку, что я не слышал прежде.
Канцона лёгкая лилась, в ней красота
Графини юной, что в садах дворцовых
Гуляет праздно меж стволов дубовых,
И вечной юности полна графиня та;
Подобно розе с хрупкого куста,
Она нежна, светла и сласти полна –
Та музыка меня как будто волны
В тот дивный сад с собою унесла.
Меж трав благоуханных в нежном свете
Я видел тропы у волшебного дворца,
Где сад чудесный без начала и конца
И где, действительно, увидел я графиню.
Узрев лишь раз, мне не забыть отныне
Ту чистоту и свет её лица,
И золото волос, что всякого венца
Роскошнее и девственней святыни!
Изящной гибкости полны движенья все –
И хмель поэту в кровь, глаза графини,
А лик её – лик греческой богини:
Меж смертных не найти красы такой.
Приметила меня она: «Постой! –
Сердце моё запело соловьём,
- Как оказался ты в саду моём?».
Но я молчал, сражённый красотой…
«Молчишь?» И я заговорил: «С тобой,
Небесный ангел, по небу скитаться
Готов и жажду здесь навек остаться:
Я поражён любовью, как тоской!
Коль здесь утратил я навек покой,
То в жизни есть одно лишь утешенье –
Скользить по этим тропам твоей тенью
И омывать уста твои росой.
И точно также, как в росе ночной
Томятся лепестки благоуханных роз,
Так моих чувств предел в потоках слёз
Омоет серенадами ступени
Дворца, в котором я незримо, твоей тенью
Буду скользить, боясь поднять глаза,
Тревожась высохнуть от страсти, как роса
От солнца испаряется с растений».
Смутилась тут графиня и улыбкой,
Что вёсен всех светлей, пронзила грудь…
Амур, за что мне этот трудный путь
Приуготовил ты в любви безмерной?
Ведь участь эта будет очень скверной:
Когда графиню любит менестрель,
Лишь песня скорбная навек ему постель,
Ибо не вправе он мечтать так откровенно.
Графиня улыбнулась, подошла,
Вновь взглядом опьянив, смутив поэта,
И протянула розу. Роза эта,
Как и графиня, вечно молода.
Пришёл в себя я только лишь тогда,
Когда закончил юноша канцону эту,
Что лютня подарила всему свету
Графини образ нежный, как мечта.
«О, юноша, – к поэту обратился
Я, не способный двинуться, вздохнуть, -
Кто ты, скажи, и как далёк твой путь
В этой стране безвинной, но пустынной?»
«Нет, друг мой, путь мой сладок! Винный
Туман здесь сладкий стелется всегда,
И нет забот в стране сей никогда,
Ибо Амур здесь правит век свой длинный!»
«А что за дева юною графиней
Песней твоей воспета на века,
Что так меня собою увлекла
И без неё мне жизни нету ныне?»
«Венера имя ей! Поэты, как в пустыне,
Когда не видели сей образ никогда.
А ныне, друг мой, уж твоя судьба,
Склониться к музе юной и игривой.
Тебе вовеки не расстаться с милой
В воображении поэзии своей.
Отныне, друг мой, пой! Любовь испей
Из чаши нежности – наполнись этой силой,
Что юностью свежа и так красива,
И каждый раз в сад этот устремляясь,
Покинув мир и песней наполняясь,
Узришь её, ту, что исполнит лира»
Так юноша сказал и растворился
В тумане, словно б не было его,
Но свет остался, сладкий, как вино,
Я в лунном свете дале путь держал…
Но вот проснулся – сон мой убежал,
Я долго размышлял: «В виденье этом,
Пел отрок, что ушел вслед за рассветом,
Кто этот юноша и свет, что я стяжал?».
Поэты знают той страны предел,
Где повстречал я юношу. Понурым
Стал я, ведь не узнал Амура,
Что лично мне Венеры лик воспел.
И что же мне теперь, когда удел
Познать сады и рощу у дворца,
В поэмах бесконечных, где с крыльца
Венера тайно дарит снова розу мне?
Искать приют среди поэм и трав
Обречены извечно менестрели,
Ведь те из них, что, как и я, узрели,
Венеры светлый лик и добрый нрав,
Тогда мирское всё навек поправ,
Причастники вина и сладких грёз,
Пролившие дождями море слёз,
Поют Амура, песней его став.
Как я проснулся в тишине ночной
И шёл в тумане призрачной тропой,
Что слёзы лунные – росу с небес – бросает.
И долго ль мне идти?.. Кто это знает?
Ведь пробудиться ото сна никак не мог?
И сон ли это?.. Знает только Бог,
Куда меня вела тропа в тумане.
Я шёл один, и лишь луна лампадой
В ночи сияла, осветив мой путь, –
Но вот устал я! «Надо б отдохнуть»:
Подумал и присел на корень древний.
Но вдруг из придорожных терний
Явился юноша. Он шёл и напевал,
Из лютни хрупкой нежно извлекал
Такую музыку, что я не слышал прежде.
Канцона лёгкая лилась, в ней красота
Графини юной, что в садах дворцовых
Гуляет праздно меж стволов дубовых,
И вечной юности полна графиня та;
Подобно розе с хрупкого куста,
Она нежна, светла и сласти полна –
Та музыка меня как будто волны
В тот дивный сад с собою унесла.
Меж трав благоуханных в нежном свете
Я видел тропы у волшебного дворца,
Где сад чудесный без начала и конца
И где, действительно, увидел я графиню.
Узрев лишь раз, мне не забыть отныне
Ту чистоту и свет её лица,
И золото волос, что всякого венца
Роскошнее и девственней святыни!
Изящной гибкости полны движенья все –
И хмель поэту в кровь, глаза графини,
А лик её – лик греческой богини:
Меж смертных не найти красы такой.
Приметила меня она: «Постой! –
Сердце моё запело соловьём,
- Как оказался ты в саду моём?».
Но я молчал, сражённый красотой…
«Молчишь?» И я заговорил: «С тобой,
Небесный ангел, по небу скитаться
Готов и жажду здесь навек остаться:
Я поражён любовью, как тоской!
Коль здесь утратил я навек покой,
То в жизни есть одно лишь утешенье –
Скользить по этим тропам твоей тенью
И омывать уста твои росой.
И точно также, как в росе ночной
Томятся лепестки благоуханных роз,
Так моих чувств предел в потоках слёз
Омоет серенадами ступени
Дворца, в котором я незримо, твоей тенью
Буду скользить, боясь поднять глаза,
Тревожась высохнуть от страсти, как роса
От солнца испаряется с растений».
Смутилась тут графиня и улыбкой,
Что вёсен всех светлей, пронзила грудь…
Амур, за что мне этот трудный путь
Приуготовил ты в любви безмерной?
Ведь участь эта будет очень скверной:
Когда графиню любит менестрель,
Лишь песня скорбная навек ему постель,
Ибо не вправе он мечтать так откровенно.
Графиня улыбнулась, подошла,
Вновь взглядом опьянив, смутив поэта,
И протянула розу. Роза эта,
Как и графиня, вечно молода.
Пришёл в себя я только лишь тогда,
Когда закончил юноша канцону эту,
Что лютня подарила всему свету
Графини образ нежный, как мечта.
«О, юноша, – к поэту обратился
Я, не способный двинуться, вздохнуть, -
Кто ты, скажи, и как далёк твой путь
В этой стране безвинной, но пустынной?»
«Нет, друг мой, путь мой сладок! Винный
Туман здесь сладкий стелется всегда,
И нет забот в стране сей никогда,
Ибо Амур здесь правит век свой длинный!»
«А что за дева юною графиней
Песней твоей воспета на века,
Что так меня собою увлекла
И без неё мне жизни нету ныне?»
«Венера имя ей! Поэты, как в пустыне,
Когда не видели сей образ никогда.
А ныне, друг мой, уж твоя судьба,
Склониться к музе юной и игривой.
Тебе вовеки не расстаться с милой
В воображении поэзии своей.
Отныне, друг мой, пой! Любовь испей
Из чаши нежности – наполнись этой силой,
Что юностью свежа и так красива,
И каждый раз в сад этот устремляясь,
Покинув мир и песней наполняясь,
Узришь её, ту, что исполнит лира»
Так юноша сказал и растворился
В тумане, словно б не было его,
Но свет остался, сладкий, как вино,
Я в лунном свете дале путь держал…
Но вот проснулся – сон мой убежал,
Я долго размышлял: «В виденье этом,
Пел отрок, что ушел вслед за рассветом,
Кто этот юноша и свет, что я стяжал?».
Поэты знают той страны предел,
Где повстречал я юношу. Понурым
Стал я, ведь не узнал Амура,
Что лично мне Венеры лик воспел.
И что же мне теперь, когда удел
Познать сады и рощу у дворца,
В поэмах бесконечных, где с крыльца
Венера тайно дарит снова розу мне?
Искать приют среди поэм и трав
Обречены извечно менестрели,
Ведь те из них, что, как и я, узрели,
Венеры светлый лик и добрый нрав,
Тогда мирское всё навек поправ,
Причастники вина и сладких грёз,
Пролившие дождями море слёз,
Поют Амура, песней его став.