Евгений Язов
(сон о тебе)
П

одобно облакам, та цитадель,
Что, словно зори, сберегла молчанье моря
И в россыпь звёзд, туманам лунным вторя,
В прибой сошла, познав незримый след,
Что в ткань пророчеств ловко вплел поэт,
Приуготовив миру его долю!..

 

И долей сей, как маслом для петель,
Покрыл затворы врат, что к райским кущам
Ведут! спешат в страну; и заросли всё пуще,
Чем глубже погружаешься в сады,
Влекомый светом золотой звезды,
Что светит ярче, чем туманы гуще!..

 

Бредёт незримою тропою менестрель,
Скользит, как шёлк, по струнам своей песни,
Ему мерещится, что в тщетном мире пресно,
Безвкусно всё! И в королевских ложах
Лишь бренность и унынье, и не может
Поэт познать любовь! Ему здесь тесно…

 

Он зрит ночных туманов колыбель,
В которой тихо луны спят и звезд мерцанье,
Призывно напевает так, влечет к признанью
В любви к прекрасной донне! Ей одной
Дана такая власть, чтоб подарить покой
И с тем покоем дать познанье тайны!..

Luis Ricardo Falero (1851-1896). Faust’s vision, 1880
У

тратил лиры нежный перелив
Я в шуме моря, и в призыве чаек
Растаял сей божественный мотив.
Борей застыл, и, голову склонив,
Бреду один я, изгнанный из рая.

 

Кто слышит ныне музыку твою
В устах Зефира? И хмельной лозою
Кто мелику сомкнёт с тобой свою -
Король или певец, что на краю
Сей жизни так и не обрёл покоя?

 

Ты в памяти хранишь Орфея длань
И сладкозвучие СафоАлкея радость;
В морях лазурь вобрала ты и ткань
Быстрых ветров, и солнечную грань
Ты провела, создав любовь и сладость! 

 

Ты - дева юная, чисты твои красы
Свет солнца днём и лунного прилива
В ночи, что утром каплями росы
Заплачет тихо, смочит стан лозы,
О, дева юная, божественная лира!

П

орочна ли любовь, коль в песнь лютни
Вплетается мерцанием шелков
Той нитью строф, что даже из распутных
Дев создаёт цветы изыском слов?  

 

Бегут стремлений похотливых трубадуры,
Слогом воздушным описав красы,
Дабы в невинности девицам белокурым
Воспеть восторг под пологом листвы!

 

Взрастут канцонами, как розами в ограде,
Их чувства, что не знают тех грехов,
В которых страстность плоти есть услада,
Ведь их любовь – дитя волшебных снов!

 

Страсть в девственности юной обнажаясь –
Так в буйных травах музыкой звучит
Любовь вне жажды, – от пороков отрекаясь,
Над миром песнями пернатыми летит!

 

Лишь в кротком взгляде милостью отрада,
В запретах сладость таинства любви,
Сердечных мук причина – в ней наградой
Канцона нежная, а в ней лишь мы одни!

 

Порочна ли любовь, коль словно в гимнах,
Стремящихся к божественным хорам,
Тем, что в уста певцов страстей невинных
Глагол вложили чистый, словно храм?!

Ганс Зацка (1859-1945). Побеждена, 1921
В

тот миг, как юностью ведомый
Пиит оставил двор, где жил
До сей поры, в мир незнакомый
Познать красы любви, влекомый
Амуром, к свету поспешил;

 

Когда-то пел придворным девам
Любовь; и всё же знал ли он
Природу страсти? Лишь распевом
Скрывал холодность! Лесть умело
Вплетал в звучание канцон.

 

Отринул жизнь, дворцовой сласти
Вкусив из чаши, полной тьмы;
Он брёл в лугах, и в тайной власти
Ажура чувств - как нимфы страсти
Влекли его в чертог весны!

 

Богатство – слёзы нищих, в песнях
И плачах сирой тьмой звучит;
Труверам в рифмах горьких тесно,
И пряность жизни станет пресной
Коль к музам их душа летит!

 

Певец любви, в похмелье долгом
Он пребывал промеж дворян,
Покинул двор он, стал свободным,
Влекомый песней, где природным
Дыханием пребудет пьян!

 

Как дух земной он, как терновник,
Возросший у дворцовых стен,
Тесниной строф бродил, угодник
Хладной тоски, канцон садовник
И тихий делатель поэм!

 

В скитаниях меж строф так ясно
Приметил всадника, при нём -
Дев белокурых! Сколь прекрасны
Были те девы! Так, бесстрастным
Нельзя остаться в мире сём!

 

Искус! О, зельник нежной сласти,
Возжегший пламень и красы,
В пожар лобзаний, как в ненастье
Он ястребом взвился и, к счастью,
Не избежал страстей грозы!

 

Поднявшись выше горных кряжей,
Ласкавший крыльями ветра,
Он кромкой моря в песнях ляжет,
Любовной негой сласть расскажет,
Что жжется пламенем костра!

 

Искус! О, святость страсти буйной,
В сём откровений несть числа,
Так к солнечной тропе, подлунной,
Туманной тропкой, песней рунной
Его к нам внове привела!

 

Вошёл в сердца к нам и без стука,
Он – господин, Амура брат,
Прошла сейчас же враз вся скука,
Калитка в сад раскрылась в муках
Любви весёлой - сие клад…

Alexandre Cabanel (1823-1889). Nymph and Satyr, 1860
Е

й кельей праздности – мелодии чертог,
Отцом духовным – Купидон игривый,
Что нежную вуаль учтивых строк
Набросит, и польётся хрупкий слог
В сады поэзии, сплетаясь с песней лиры!

 

Блуждая меж цветов под солнцем снов,
Что дарит им тепло! Нектар гармоний
Сочится в чаши легкокрылых строф,
Снимая с тех красот ночной покров,
Отринув чопорность дворцовых церемоний!
 

В садах, где сластью юной льётся страсть,
Где спит сокровище, которое бесценно,
Молчание, вкусив хмельную власть,
К святым её дарам стремясь припасть,
Взывая к милостям Венеры, откровенно!

 

Ей светом солнечным – Зефира поцелуй,
Что помнит нежные Алкея серенады;
Родник Нарцисса переливом струй
Поёт любви: «Расти, живи, ликуй!..
Хвала цветам божественного сада!..».

 

Божественной десницей в дар певцам
Воздвигнута на лозах птицей певчей
Та красота, что старцам и юнцам
Врата чудесные откроет, как гонцам,
От душ людских к Олимпу жизни вечной!

Giuseppe Bezzuoli (1784 – 1855). Venere nella conchiglia
М

не золотом рассвет смочил уста,
Хмельным настоем трав и света солнца;
Душа воспряла, и омыла сон роса,
В котором видел я, как рыжая коса
Реки небесной умывается в колодце.

 

Рассвета слёзы – росы с пряных трав,
Чуть тёплых ото снов, а в них Природа,
Со страстью юной к тишине припав,
В трудах своих саму себя познав,
Искусством низошла от синих сводов. 

 

И сладкий хмель здесь усыпил меня,
Слух услаждая нежных нот разливом,
Что ночи тьму и беспокойство дня
Соединили в тень, и свет огня
Души, омытой солнечным приливом.

 

Познал я сны о жизни, что в мечтах
Божественных чертогов светлых залах
Уснули, как младенцы, на руках
Природы – девы юной в облаках,
Что вечно молодым Искусством стала.

 

В трудах своих великих и простых
Пространно призвала к себе Природа,
По миру разметав речей святых
Обрывки, среди мёртвых и живых
Невинных дев божественного рода.

 

В чертогах звёздных на престол взошла
В убранстве том, что надлежит Искусству,
Природа-Дева. Здесь она нашла
Девять девиц, к ним тихо низошла,
Даруя им цветник в страстях и чувствах.

 

Души стремление – к великим небесам
Убранства Гения, что мир рождает в свете 
Искусства, неподвластного векам;
Её Алхимия – поэзия, и сам
Господь благословил деянья эти.

 

Узрев перед собой цветник девиц,
Что щедрой юностью наполнены без меры,
Природа вдруг явила сотни лиц
Поэтов тех, кто, не познав границ
Своих талантов, стал столпами веры.

 

И девы видели, что видела Она –
Природа девственная солнечным посевом 
Искусства так величия полна,
Вдруг пламенем, которого и тьма
Страшится, обратилась к юным девам:

 

«Пусть старшей красноречием зовётся,
Мечтательница между всех, зари ясней
Сияет, вязью строк в поэмах вьётся;
То страстью, то разумностью прольётся,
То нежностью, то мудростью своей.

 

Приютом мудрецам лишь строки те,
Что сбережёт под сердцем Каллиопа!
И пусть идут великие к тебе
С поклоном, ты ж, сродни луне,
Прохладной будь, но сладостней иссопа.

 

Подругой красноречья наречётся
Та, что способна славу даровать,
В потир истории вином хмельным нальётся;
О горе тем, кто сим вином напьётся –
Ведь мудрость не приучена спасать.

 

Что было в древности и от чего сейчас
Творится мир, лишь ты, о Клио, знаешь.
Пусть ты молчишь таинственно подчас
И бережёшь ту истину от нас,
Но этим самым нас оберегаешь.

 

Трагедий слёзы, что смягчат сердца,
Даруй в поэзии, родная Мельпомена,
Слезами зло растает и венца,
Чей аромат прибудет без конца, –
Великой драмы бесконечна тема.

 

А ты, что полна легкомыслия в мечтах,
В веселье праздном жизнь проводишь шумно,
О Талия, ты не старей в веках,
Не ведай слёз ни в яви, ни во снах,
В поэзии комедий вечно юных.

 

И ты послушай, Полигимния, наказ,
Что даст тебе Природа, что Искусством
Может предстать, и в этот самый час
Наполни торжеством великим нас –
Безмерным гимном в бесконечном чувстве.

 

Ах Терпсихора, ты опять спешишь
В весёлом танце вновь воспеть Природу –
Служанку Бога; кружишь, веселишь,
Танцуешь так, как будто бы летишь
Средь Сфер Небесных птицей на свободу.

 

Любовных стансов музыки своей
Сестра Амура, что дарует смертным 
Любви слова – и нету их нежней, –
Эвтерпа юная – то дар мечты твоей
Природе страстной меж даров несметных.

 

А ей сестра Эрато; ты взойдёшь 
Рождённая и в нежных серенадах
Любовь и страсть так сладко пропоёшь,
Хмель ласк любовных в мире разольешь,
Юнцов и дев соединив в усладах!

 

За ходом звёзд и в музыке планет
Взлетишь ты в небо, там прохладной дымкой
Вдруг растворишься, а седой поэт
Наполнит чаши – это звёздный свет,
В котором ты блуждаешь невидимкой.

 

Торжественна, печальна, холодна
В своих блужданиях по серебру и ночью
Лишь мудрецам желанна и верна,
Урания, ты будешь – и одна
Лишь ты – чиста, светла и непорочна…».

 

Служанка Бога так всех назвала 
Девиц, что к ней в чертог вошли, а после
По миру разлетелись и тогда
Рассеялись меж смертных навсегда,
Взрастив искусство тайны и ремёсла!..

Я

в лес войду твой заповедной песней,
Коснувшись струн, наполню травы сном,
В грёзах твоих коснусь коры древесной,
Чтобы услышать под землёю тихий гром.

 

Чтобы услышать, как земля вскормила
Под сенью древности зелёный ликлугов,
Твой цвет весна так бережно взрастила,
Меня качая, словно мать, в объятьях снов.

 

Бреду бесплотно я в виденья за ограды
Твоей мелодии, рождённой сонмом птиц,
О, Афродита, вновь вхожу, и, сенью сада,
Я вдохновен тобой, царица всех цариц.

Thomas Francis Dicksee (1818-1895). Афродита, 1894-1895
Т

ы сеть расставила, о хрупкое дитя,
Творенье музыки, живущее в балладах,
На струнах юности танцуешь и шутя
В созвучиях играешь тканью лада.

 

Ты в сеть свою пытаешься поймать
Пернатых странников изяществом паваны,
В нагой невинности явиться и предстать
Высоким слогом спроть бездарной драмы.
 

Как ласково целуешь струн напев,
И лютня плачет вновь в твоих объятьях,
А ты, мелодию свою опять пропев, 
Бежишь толпы, исторгнувшей проклятья.

 

Ты в сеть свою поймала сотни душ,
Примерив судьбы к праздности и сласти.
Силен, вновь пьян и дико неуклюж,
Познать желал, сгорая в тлен от страсти.

 

Как ты невинна, девственна, чиста
В разгулье юности и в песне Купидона,
Жестока в нежности, в жестокости – проста,
Красы источник, что подобна стону!

Alexandre Cabanel (1823-1889). The Birth of Venus, 1863
(Песня или «Путанный дифирамб «вертишейке»»)
И

стончённый любовью до хрупкой капели,
Где искусство Амура сокрыто оградой,
Льются слёзы небес, чтоб под ними созрели
Розы юные в тайнах запретного сада,
Где в изгиб реверанса вплетаясь услада,
Шепчет отзвуком нежным весеннего лада!
 
Испещрённый страданием, что прорастает
В виршах искусных любовью незримой,
Но, отторгнув вновь трепет пиита, не знает
Холодная донна, оставшись невинной,
Где же сад дифирамб разрастается дивный,
А ведёт в этот сад сласть канцоны старинной!

 

Неозвученной рифмой, шелками по струнам
Убегает тропинка к цветущим полянам,
К цветникам в пасторалях пастушек, и юным
Порождён этот мир созвучием пряным,
Где катрены сойдутся в стремлении тайном,
Что воспел Маркабрюн в изыске хрустальном!

 

Голубыми вьюнками в садах безмятежных,
Так свиваются строки лозою хмельною,
Что очиститься души от помыслов грешных
И падшие смогут под твердью земною,
Где им быть суждено, не обретшим покоя,
Всё ж возвысит их в помыслах слово святое!

 

Алетейя взросла в скрытых смыслах и птицей
Вознеслась в небеса - незримой тропинкой,
Вязью в сласти канцон возродилась, девицей
В мир вошла, где любовь имеет горчинку,
Где пастушка, бездумно срезав, в корзинку
Бросит нежный цветок, что прозвался Иинга.