Уважаемый Евгений! Какую красоту вы создаете! Сколько за вашими стихами знаний о живописи, столько интересных картин и художественных полтен и стихотворных образных! Уникальная задумка! Вот бы вам это все передать в музеи, где хранят эти картины!
Как из серого камня Холодной десницей ветров, В объятьях туманов, На тверди лазурных лугов. Возвысилась память, Курганом зловещим во тьме, А в сумерках камни, Ей вторят в промозглой земле.
Под гнётом былого, Старик седовласый бредёт, Он чинно и строго, Ступает по травам и ждёт, Свой путь прекратив, И присев на камень сырой, Он всё ещё жив, Но мёртвому равен порой.
Он в грёзах своих Несётся опять сквозь века, Как будто живых Видит мёртвых и тишина, Белым туманом Разлившись по миру живых, Вечностью стала, На прядях морозно-седых.
Он помнил былое, – Могучих и стойких людей, У самого взморья, Он помнил полёт кораблей. У стен крепостных, Слышал зов и словно роса, В песнях живых Текли мертвецы в небеса.
И реками крови, Исторглись луга и холмы, За правду и волю, Шли войны далёкой страны. Страны, что стоит На самом краю всех преград, А дальше лишь лёд Лишь волны, камни и хлад.
Земель, о которых Нам даже помыслить нельзя, И взморье подковой Хранило мир льда и огня. И не было дальше, Ни стран, ни народов иных, И только на грани, Причалы последних живых.
И роды, что дали, Великих творцов-королей, И воинов в стали, И праздники вечных огней. Хранители света, – Народы, которых уж нет, Ушедшие в лету, В море кровавых побед.
Окрасив охрою, Тела свои, вышли на бой, Исчезли во мраке, Все тайны забрали с собой. И только остался Волшебных туманов разлив, В которых вплетался, Безмолвием древний призыв.
Курганы и камни Хранят его в вечности сна, И временами В тумане баллада слышна. О воинах павших, Красавицах и королях, О вереске, ставшем, Памятью в тех бурных днях.
Старик покачнулся И светлые очи открыл, И ворон вернулся, Что всё время кружил. Пускай вспоминают Мир, где пламень и лёд, Сошлись и родили Вересковый мёд.
Здесь под сенью листвы благоухают луга, Здесь у ручья были мы и встречали века, Они текли за холмы изумрудом и песни свивали о том, Что не вечны огни на земле, а жизнь не больше, чем сон.
Мы жили здесь тысячи лет, но время придёт уходить, Погаснет в глазах наших свет, жизнь, увы, не продлить. Мы выбираем дороги на запад, а запад спешит на восток, Так возьми, верный друг, хрустальную арфу и вспомни исток.
Мы полетим песне вслед, вслед ветрам за холмы, Огнём, наполняя рассвет, рассеивая бархат тьмы. То, что спевалось веками доселе, то мы с тобой пропоём, И будем кружить среди звёзд и созвездий, и вернёмся вдвоём.
А ныне в зелёных ветвях, тает блик нежной луны, В нами рождённых огнях, туманные тропы видны. Они нас ведут в наших мыслях бездонных на край бесконечной земли, Выводят к тропинке у мерных потоков надежды и вечной любви.
«Я чужестранец, пришелец [здесь]» (ek aljamarkiR (baijsR) Надпись на ритуальном (священном) камне Корстад, Норвегия
Я чужестранец, я пришелец тут, Воитель павший, вторгшийся в чертоги, Где стрелы пением своим зовут, Где воды неба заливают в них пороги.
Я здесь незримый, я всегда чужой, Слепой охотник, что отстал от руно-армий, Мне не найти среди людей покой, Пристан мне в вязи на камнях, в их тайне.
Я меды славы, сон, источник страха, Я место то, где чародей вершит свой слог. Шлем ужаса, сокрытый слоем праха, Мне нет прощения, меня низвергнул бог.
Я странный вкус, хмельной пророк, Я смешан с доблестью, я тинг великой славы, Я переполнен заклинаний, что извлек, Бесшумным шепотом ведун, окрасив ставы.
В суме холщовой, где в камнях ветра, Я песнь мужества и тех, кого возносят девы, Здесь много ставов добрых ведовства, На волчьем когте и на шкуре лап медведя.
Неси мой эль бесславный пилигрим, Взалкай девица «шип», что режет чародей, Я в сирых пустошах усну на век один, Не познанный толпой, незримый для людей.
Быть может где-то на краю земли, Где реки ниспадают небесами, Где розы не цветут уж, отцвели, А звездный свет рассыпался мечтами.
Где поцелуем нежным легкий бриз Касается седых волос тумана, Где нам мерещится, что падаем мы вниз, А сами попираем день крылами.
Где морем пенный солнца свет с утра, И лунным штилем, ночи бесконечны, Где изумрудной свежестью трава Под тяжестью росы лежит беспечно.
Быть может где-то на краю земли, Где дуба корни достигают бездны, Где кланяются ветру ковыли, А мир людской отсюда зрится тесным.
Где бредит сонно лес и грезит лунь, Среди камней ручья изящной песней, Где венчан равноденствия канун Сияния луны дыханьем вечным.
Где вера – ветер, что терзает паруса, В надежде к берега пристать скалистым, и успокоится, как на листве роса, В лесах угрюмых, в землях этих мглистых.
Где слово – явь, а мысль есть приют, Речей поэта, что любовь свивают, Баллад, в которых рыцари живут, И дев прекрасных честь оберегают.
Они уходят в дальние леса, Дабы укрыться от очей пугливых, Простых людей, что верят в чудеса, Но не приемлют, коль волшебства живы.
Где с девами из песен и баллад, Уходим ночью тихою тропою, Дабы узреть и посадить свой сад, Пройдя дорогой этой вековою.
Здесь спят дубы, здесь хмурится туман, Шагнешь в него и в круге очутишься, Проснешься здесь, оправишься от ран, И, как лоза, к земле сырой склонишься.
Быть может где-то на краю земли, Где реки ниспадают небесами, Где розы не цветут уж, отцвели, А звездный свет рассыпался мечтами.
Прикрыв свои глаза на краткий миг, С той стороны узрим мы светоч мира, Проснемся вновь, минуя сотни лиг, Туда, где нас соткет поэмой лира.
В безумии пернатом, облачён Во хмель росы и пряным ароматом, Соседствовать вовек с ветрами обречён, Та̀я отсветом, скрытым ризой сада.
Послушник леса, песен вешних птиц, Среди камней и трав ручьём блуждая, Спешу из тишины в приют ночных зарниц, Молитву над туманом изрекая.
Я был когда-то рыцарем в чести, Покрытый славой и в огне сражений, Искал в крови покой и доблести расти Я помогал водою песнопений.
Доблесть взросла, как кипарис, и вот, Взобрался я по ней до царств небесных, И вижу у ворот, одна, скучая ждёт, Меня она, как из легенд принцесса.
Я глянул ей в глаза и нету сил – Лазурь озёр мне чудится, и сердце Остановилось вдруг, слезами оросил Я твердь земли и пал у ног принцессы.
Я видел дев в чертогах королей, Я знал блудниц восточных и простушек, Но никогда, увы, не видел я очей, Что так легко заглядывают в душу.
И слава, словно горькая полынь, И доблесть – фальшь, одно лишь утешенье, Тонуть в том взоре вновь, бежать в ночную синь, В очах озёрной девы тихой тенью.
Взлетел над миром отблеском и пал, В чудесный сад, как ветвь надломлен бурей, Одним лишь взором глаз, в которых я пропал, Испив до дна волшебного безумья.
