Евгений Язов
(Монсальват – уготован!)
Л

юбви источник вдохновенно
Сокрыл пещеры темный свод,
Кипит поэмы гребнем пенным,
Несёт её сквозь тайный грот
К той, что подняла небосвод
На свои плечи в белом камне;
К той, что восторженно поёт,
В сердце своём сокрывши тайну.

 

Она взросла меж гор, в лесах,
Не зная королевской власти,
Лишь те, кто попирает страх,
Достойны были того счастья
Во всякой буре и ненастье,
Восславить песней твердь её,
Отвергнув тлен, отторгнув страсти,
Забвению предав быльё.

 

Её в объятьях Корбин страстно
(Что был воспет строфой мельной
В ручье рождённой не напрасно,
Во имя миссии святой),
Объял, от тщет создав покой 
Рукою твердой Титурэля,
Чтобы сокрылся светоч Той,
Что образ истинный узрела.

 

Труды отринув, смежив очи,
«Познавший» зрит тропу меж рос,
Что облачившись в ризы ночи,
Спешит катренами, и слёз
Ему не выплакать средь роз,
Где меж садов его Фортуна,
Сокрывши так, в пределах грёз,
Почить оставила на струнах.

 

А кто, Кретьен иль Эшенбах,
Способны разбудить пиита,
Что навсегда утратив страх,
Даже в тот час, как кровь пролита
И жизнь вовеки не изжита,
Почить изволил между строк,
А вместе с ним, на веки, свита
Обречена влачить свой рок?

 

Он не король, но был прославлен,
Не свят он, но лежит без сил,
Он каждый день вновь обезглавлен
Во имя тех, кто прежде жил
И вновь, и вновь ему служил,
Войдя за стены тверди горной,
Где Мэлори встречал его,
Чтобы твердыне быть покорным.

 

(Во имя короля сего!)

 

Ты не найдёшь тропы, скиталец,
Что пенится строкой в веках,
Той, что хранит в себе страдалец,
Вином, что вызрело в мехах,
Ведь прежде, чем отторгнуть страх,
Ты будешь жаждать жизни этой,
А это жизнь лишь сизый прах,
В коем воспели страсть поэты!

 

Хранят в любви светила сны,
И, как небесною волною,
Взирает в мир из-за стены
Тот, кто бессмертен! Он с тоскою
Ждёт часа, обрести в покое
Своих мучений тихий час,
Но суждено ему росою
Слёз омывать великий станс.

К

ороль устал…
Низвергнут с трона;
Ведь тяжела его корона,
Сродни терновому венцу
Подобно нищему скопцу,
Перемежая песнь со стоном,
Встречая проклятых поклоном,
Бредёт в смирении к Отцу.

 

Файдит седой…
Бредёт в тумане,
А дух его открытой ране
Подобен. Кровью снег полил,
Но лишь из чаши сласть испил,
Так исцелился чудом вышним,
Но лишь на миг, а после вышло,
Что боль тем паче пробудил!    

 

Что смог познать
В сём горьком мире
Он, что утратил волю в вире,
Но лишь цитоли песнь всласть
Не даст ему совсем пропасть?..
Так, подпевая нежной лире
В душе, в мечтах своих о мире,
Отторг он и престол, и власть.

 

Баронам – ложь,
В дворянстве – блажь
Он видел, и суровый страж –
Его благая честь во тьме
Душ, что при жизни, как в огне,
Страдали и тщетой болели,
Стоял в серебряном пределе,
Как призрак в лунной тишине.

 

Сокрыл себя он…
Нрав свой лютый
Связал обетом - эти путы
Его сковали вечным сном,
В котором ловит рыбу он,
Познавши озеро приютом,
Где, преисполненный уюта,
Корбеника сияет трон!..

Sir Edward Coley Burne-Jones (1833-1898). Победа сэра Ланселота над сэром Мадором
В

о времена, когда снега согрели душу
Уставшего причала под серебром луны,
Что бархатным плащом туманов скрыло стужу,
Рассеяв нежной дланью покров прибрежной тьмы,
Родился из легенд и песен трубадуров,
Неспетых никогда, хранимых тишиной,
Тот, кто тщеты бежит и в лодке спит понуро
Над водной гладью снов, причал покинув свой.
 

Во времена, когда мир молодости полный
Вкушал нектар небес, питая дольний прах,
Что золотом плодов взрастал над бездной сонной,
Родился, словно призрак, над гладью вод рыбак. 
В ладонях гор ночных, как чаша золотая,
Наполненная блеском небесной синевы,
Что равная лишь капле, из сладких хлябей рая,
Хранит с любовью свет, сокрыв его от тьмы.


Во времена, когда утратим мы надежду,
Когда придёт к концу начало всех начал,
Напомнит нам рыбак о том, что было прежде,
Напомнит нам о том, что где-то есть причал.
И мы к причалу все, утратив свою веру,
Придём, оставив всё, как блудные сыны,
Здесь будем жадно пить из сильных рук без меры,
Из чаши горней той, отринув тверди тьмы.

Sir Edward Coley Burne-Jones (1833-1898). Последний сон короля Артура в Авалоне, 1881
продекламированные в розарии дворцового сада
В

куси же с лоз нектар моих поэм,
Целуя сладко легкокрылые канцоны,
Когда, взрастая у дворцовых стен,
Они коснутся струн и в шёлк закатов
Вспорхнут, как птицы, избегая мрака
И музу призывая в тишине,
Растопят росы в золотом вине!

 

Когда оградою ажурной станет нам,
Блуждающим в любви, любви не зная,
Та песня дивная, и в той ограде храм –
Чертог Амура, – и над миром мир найдя,
Когда и смертные пути поправ, пройдя
Отчаянье и голод без любви,
Подарят нежность мне глаза твои!

 

Уста вкусят запретный плод любви,
Растаяв в сладком янтаре тех таинств,
Что жадно пьют свет утренней зари,
Нектаром строф стекая в чашу, и в саду,
Где возросла лоза, где я – словно в бреду
Любви, что душу мучит и терзает, –
О той тоске Амур один лишь знает!

 

Прошу его, чтоб нёс он лёгкий слог
В розарий, что наполнен сладким ядом,
И где возрос единственный цветок
Среди ручьев, в красе своей беспечных,
Но не любимых мною… В песнях вечных
Пою лишь красоту того цветка,
Что мне поранил сердце на века!

Georges Antoine Rochegrosse (1859-1938). Reclining Beauty
Х

мельной лозой изгиб одежд
Туманит взор мой, сладострастьем,
Незримым флёром боли – счастьем
Непостижимым для невежд,
Что сей изгиб шелков хранит
И сердце ранит и хмелит!

 

Росой невинности, сласть уст,
В них лепестками роз созревших, 
Дышит любовь, и в ней, прозревших,
Поэзия бездонных чувств -
В сей сласти оторопь сердец -
И слёз канцон – любви венец!
 

Ах, чародейка, бездной грёз
Очей волшебство – жажд обитель
Лишь чуть взглянув – любви даритель,
А отвернёшься – море слёз,
В котором тонет отрок юный,
Вменяя плачь свой звонким струнам!

 

Сорвать одежд ваших покров
И задохнуться в неге – страсти
Святой взалкать и в ней напасти
Отторгнуть трепетаньем снов,
Где в лунном свете юный стан
Любим, но недоступен нам!..

John Reinhard Weguelin (1849-1927). Lesbia, 1878
П

оцелуй виноградной лозы
Лепестками трепещущей розы
Королевские знали дворы,
Юных дев побуждая на грёзы.

 

Словно сладость, бегущая в хмель,
Строк изящных учтивая смелость
Согревает сердца и постель,
Породив воздержанием дерзость.

 

И похмельем гонимый с утра
Юный рыцарь вновь к чаше стремится,
Чтоб испить сию чашу до дна
И греховной лозы причаститься.

 

И в садах за дворцовой стеной
Пасторалью античного мира
Обрести в свите Пана покой –
Юной страсти в обличье сатира.

 

А потом, словно после грозы,
Вновь вкусить целомудрия слёзы
Поцелуем янтарной лозы,
Лепестками трепещущей розы.

Garden of Pleasure, Netherlands, 1490-1500.
П

иит во хмелю синеглазом 
Уснул у престола лозы,
Дриада пригрезилась разом, 
Лишь он вошёл в свои сны.

 

Ампела в изысканном танце,
Хрупка и невинно-чиста,
В пиите – простом оборванце,
Узрела: живёт красота.
 

Он нежною песней лобзает
Уст девичьих нектар,
Та чашу ему предлагает
Как божественный дар.

 

И влагою очи девичьи
Полны от влюблённости, но
Звучит над холмом щебет птичий
И падает каплей в вино.

 

Святого греха покаянье
Хранится в девичьей крови -
Диониса милая тайна
В свите вина и любви.

 

Смешав в чаше вина и слёзы
Пиит, влюблённый, как Пан,
Спешит за дриадой и просит
Лекарства от множества ран.

 

Те раны влюблённость наносит
Неразделённостью чувств,
А после в поэмы уносит
Всю боль, и мир после пуст.

 

Пиит обнимал взглядом деву,
Объял нежность песней своей,
Ласкал слогом юное тело,
Напевы дарил только ей.

 

Но вот пробудившийся рано
Пиит понял, что обнял лозу,
Уснув в винограднике, спьяну
Вкусил с ягод сладких росу.

 

С тех пор, он в пажах у Ампелы –
Служанки Диониса, всё ж
Певец, как вина поспеют,
В чертоги поэзии вхож!

Константин Егорович Маковский (1839-1915). Сатир и нимфа, 1863
(La Paulée de Meursault)
Н

аполнен кубок мой строфою пенной,
Лозой изящества и лепестками роз,
В игривом танце рифмы откровенной
Десницей нежно, в музыке степенной,
Касается струны осенних гроз.

 

В нём пир души, очей незримой донны
Безмерность, в той янтарной чистоте
Ослеп красой и словно бы в бездонных
Небесных хлябях слышал горечь стонов
Тех, кто растаял в этой красоте.
 

Шелками проливаясь, длань по струнам
Сладкой фантазией по миру зазвучит,
Юнцом скользнёт и непристойно юным
Дыханием влюблённых, в свете лунном,
Поэмой сласть волшебную родит.

 

В движенье уст, в очах, в янтарном свете
Поэма песнею пернатою вспорхнёт,
Взовьётся к небесам, там, где в рассвете
Восходит осень золотая, в знойном лете,
Где в лунном свете соловей поёт.

 

Меж лоз-девиц созревших, дурно-пряны
Грозди тяжёлые, к ним, полная любви,
Донна незримая скользит тропою тайны,
Вино на твердь разлив как бы случайно -
Алый нектар – кровь молодой земли.

 

Бежит за донной свита, в страсть гонима,
Звучит меж лоз душистых дифирамб.
Поэт здесь встретил деву - свет ранимый,
Услышал, чуть дыша: «О, мой любимый!»,
Слова, что в сердце будто бы эстамп.

 

О, сладострастье, хмель менад безумных,
В незримости любовной ранит дух,
Звучание волшебных строф, и в струнных
Каскадах страсти - переливах вечно-юных,
О, донна милая, твой услаждают слух.

 

Наполнишь ты мой кубок рифмой сладкой 
Любви несказанной, и в музыке она
Прошепчет трепетно и в тишине украдкой
Пойдём хмельные в грёзах… и лампадкой 
Будет светить нам полная луна!

Petrus van Schendel (1806-1870). A guitar playing girl
Было время, когда в старой корчме встретил доброго хмельного друга, большого мастера до всяких лютневых художеств; мы неплохо провели время; а были и те среди гостей, что были тому свидетелями… Но, право, что они поняли?..
И

змерь, мой друг, строфу струной певучей,
И, словно поцелуй лозы святой,
Взрасти свой дух в свете луны над кручей
Холма ночного, скрытого росой.

 

Букетом сонным персик, в сласть жасмина
Нисходит пряность золота лугов,
В нём льётся музык строй (в поэме дивной
Взрастали мы, как ароматы снов).

 

Тебя прозвали люди Серкамон, и странник –
На росстани ты ожидал в корчме,
Тогда как верный собутыльник и изгнанник
Двора Амура вновь придёт к тебе. 

 

И ты войдёшь в корчму хмельной забавой,
Укроешь бархатом поэзии струну,
Выйдешь к балладам юным не для славы,
В плену строфы, вкусив любви вину.

 

И за ажурною оградой строф хрустальных,
Вскормив росой напевы милых роз,
Причастник, в отраженьях чаш венчальных
Торжественно опробуешь вкус лоз.

 

Таков удел, мой друг, кто в пенной славе
Возрос цветком в саду и среди муз
Свитой Диониса рождён, засим по праву
С лютней сомкнул напевы нитью уз.

Tito Conti (1842-1924). A lute player