Евгений Язов

Здесь десять стрел ветрам весёлым вторя,
Всегда находят цель среди красот –
Так развлекается в беспечности Эрот,
С пиитами в изысканности споря.
О, праздность, что осенняя лоза,
Способна утвердить слог меж высот,
Прозрачна и чиста ты, как слеза…

Искали трепета, что музы нам внушали,
Лобзая души наши серебром
Восторженности тихой и теплом
В звучанье лиры, так и мы припали
К устам сих песен, а вкусив сие,
Пришли на твердь земную, чтоб потом
Вернуться в сад бессмертных по росе.

И так бывает - философия бессильно
Низвергнута в симпосии, так хмель
Наполнит члены все, и тем свирель
Гетер кружение ведёт, красы обилье
Рождает ревностью поэтики консорт
Душа, сейчас, забывшись в страсти,
И мудрость, словно дщерь напасти,
Отринув нежностью неуловимой нот.

Поэтика… так девственна, но в страсти
Той непорочности изыскана, проста,
Ах, целомудрием исполнена творца,
Того, что наделён безмерной властью
Над знамым мудрецом, но до тех пор,
Пока в гетер круженье, в хмель вина
Симпосий не прольётся, флёром сна
Морфей не скроет бесполезный спор.

Ах, тун вина исповедальней мне,
Укроюсь в келье музыки своей;
Ах, не постигну дна на самом дне,
И, если ещё можешь, снова пей.

В кувшине этом цвет и мёд лугов,
Фруктовый сад, и милою луной
Роса согрета, Бахус кровь и кров -
Так жажду утоляем мы с тобой.

Целует ветер горный кряж
Беспечной песней трубадура;
Она, как вечно юный страж,
Стоит твердыней Монсегюра.

Стоит твердыней Монсегюра,
В котором всё подобно сну,
Оставив фальшь, и над натурой
Вспорхнула в небо, в тишину.

Вспорхнула в небо, в тишину
Голубкой светлой, белокрылой,
Отрекшись вечности в плену,
Взамен познав источник силы.

Взамен познав источник силы,
Которой кротость есть порог,
Уснув в устах волшебной лиры,
Ласкает взгляд её тот слог.

Ласкает взгляд её тот слог,
Что Эсклармонда — сон невинный,
Благословила, так в росток
Любовь вмещает дух незримый.

Любовь вмещает дух незримый:
В слезах отверженных сатир
Тропою тайной, сказкой длинной
Звучит меж струн, целует мир.

Звучит меж струн, целует мир
В ажурной вязи строк нетленных,
В преданиях, но мстит им клир,
Воспев лишь то, что лживо-бренно.

Воспев лишь то, что лживо-бренно,
Благословляя смерть, и в раж
Вошла засим жестокость, с тленом
Раскрылся зевом горный кряж.

Раскрылся зевом горный кряж — 
И страх в глазах застывшей черни: 
Воздвигнут был великий страж,
Сокрыт престол холодной тенью.

Сокрыт престол холодной тенью,
Над твердью песнью трубадура
Голубкой, не познавшей тленья,
Звучит молитвой Монсегюра!

Её в объятьях Корбин страстно
(Что был воспет строфой мельной, 
В ручье рождённой не напрасно,
Во имя миссии святой),
Объял, от тщет создав покой 
Рукою твердой Титурэля,
Чтобы сокрылся светоч Той,
Что образ истинный узрела.

Труды отринув, смежив очи,
«Познавший» зрит тропу меж рос,
Что облачившись в ризы ночи,
Спешит катренами, и слёз
Ему не выплакать средь роз,
Где меж садов его Фортуна,
Сокрывши так, в пределах грёз,
Почить оставила на струнах.

А кто, Кретьен иль Эшенбах,
Способны разбудить пиита,
Что навсегда утратив страх,
Даже в тот час, как кровь пролита
И жизнь вовеки не изжита,
Почить изволил между строк,
А вместе с ним, на веки, свита
Обречена влачить свой рок?

Он не король, но был прославлен,
Не свят он, но лежит без сил,
Он каждый день вновь обезглавлен
Во имя тех, кто прежде жил
И вновь, и вновь ему служил,
Войдя за стены тверди горной,
Где Мэлори встречал его,
Чтобы твердыне быть покорным.

(Во имя короля сего!)

Ты не найдёшь тропы, скиталец,
Что пенится строкой в веках,
Той, что хранит в себе страдалец,
Вином, что вызрело в мехах,
Ведь прежде, чем отторгнуть страх,
Ты будешь жаждать жизни этой,
А это жизнь лишь сизый прах,
В коем воспели страсть поэты!

Хранят в любви светила сны,
И, как небесною волною,
Взирает в мир из-за стены
Тот, кто бессмертен! Он с тоскою
Ждёт часа, обрести в покое
Своих мучений тихий час,
Но суждено ему росою
Слёз омывать великий станс.

Что смог познать
В сём горьком мире
Он, что утратил волю в вире,
Но лишь цитоли песнь всласть –
Не даст ему совсем пропасть?..
Так, подпевая нежной лире
В душе, в мечтах своих о мире,
Отторг он и престол, и власть.

Баронам – ложь,
В дворянстве – блажь
Он видел, и суровый страж –
Его благая честь во тьме
Душ, что при жизни, как в огне,
Страдали и тщетой болели,
Стоял в серебряном пределе,
Как призрак в лунной тишине.

Сокрыл себя он…
Нрав свой лютый
Связал обетом - эти путы
Его сковали вечным сном,
В котором ловит рыбу он,
Познавши озеро приютом,
Где, преисполненный уюта,
Корбеника сияет трон!..

Во времена, когда мир молодости полный
Вкушал нектар небес, питая дольний прах,
Что золотом плодов взрастал над бездной сонной,
Родился, словно призрак, над гладью вод рыбак. 
В ладонях гор ночных, как чаша золотая,
Наполненная блеском небесной синевы,
Что равная лишь капле, из сладких хлябей рая,
Хранит с любовью свет, сокрыв его от тьмы.

Во времена, когда утратим мы надежду,
Когда придёт к концу начало всех начал,
Напомнит нам рыбак о том, что было прежде,
Напомнит нам о том, что где-то есть причал.
И мы к причалу все, утратив свою веру,
Придём, оставив всё, как блудные сыны,
Здесь будем жадно пить из сильных рук без меры,
Из чаши горней той, отринув тверди тьмы.

Уста вкусят запретный плод любви,
Растаяв в сладком янтаре тех таинств,
Что жадно пьют свет утренней зари,
Нектаром строф стекая в чашу, и в саду,
Где возросла лоза, где я – словно в бреду
Любви, что душу мучит и терзает, –
О той тоске Амур один лишь знает!

Прошу его, чтоб нёс он лёгкий слог
В розарий, что наполнен сладким ядом,
И где возрос единственный цветок
Среди ручьев, в красе своей беспечных,
Но не любимых мною… В песнях вечных
Пою лишь красоту того цветка,
Что мне поранил сердце на века!

Ах, чародейка, бездной грёз
Очей волшебство – жажд обитель, 
Лишь чуть взглянув – любви даритель,
А отвернёшься – море слёз,
В котором тонет отрок юный,
Вменяя плачь свой звонким струнам!

Сорвать одежд ваших покров
И задохнуться в неге – страсти
Святой взалкать и в ней напасти
Отторгнуть трепетаньем снов,
Где в лунном свете юный стан
Любим, но недоступен нам!..